потенциального обращения в бахаизм или ислам; или как буддийская федерация, которую японцы и индийцы боролись за руководство в тот самый момент, когда китайские модернисты отвергали религию как причину упадка своей страны. Даже экуменическая модель "духовного Востока" Тагора, стремившаяся к хитроумно туманному согласию между совершенно разными религиозными традициями, потерпела крах, когда ему противостояли воинствующие японские националисты и ученые китайские секуляристы.

Иконы азиатизма: Рабиндранат Тагор и Окакура Какудзо. Викимедиа Коммонс.

 

И вот в первой половине XX века конкурирующие, а иногда и сотрудничающие сторонники азиатизма пытались примирить свою риторику о единстве континента с фактами культурного разнообразия. В этом отношении мечту об азиатском единстве подрывало огромное культурное богатство континента, его непревзойденный спектр литературных традиций на различных языках и письменностях, сложный спектр правовых кодексов и этики, а также обилие философских и религиозных систем. Даже когда казалось, что две области Азии исповедуют одну и ту же религию - например, ислам или буддизм, - при ближайшем рассмотрении оказывалось, что эти традиции сильно разошлись с тех пор, как впервые пустили корни в богатую культурную почву разных регионов.

Два ведущих эксперта по азиатизму отмечают, что "такие призывы к азиатской солидарности, интеграции и единству сопровождались попытками создать азиатскую идентичность путем постулирования общих черт и выявления традиций взаимодействия и взаимосвязи". Это совершенно верно. Но это только половина истории: в столетие по обе стороны от 1900 года, хотя усиленное взаимодействие Азии иногда представляло собой космополитическую встречу с другими азиатскими культурами, такие связи также приводили к продвижению одного региона или религии в других частях континента. Мусульманские, бахаистские и буддийские миссионеры, изучавшие методы своих христианских коллег, торговые капиталисты, стремившиеся обогатить свои общины, или индийские и японские националисты, считавшие себя законными лидерами континента, - мы увидим, как знания о других регионах Азии собирались для самых разных целей.

По этой причине понятие "самопознание Азии" несет в себе заведомо двойственный смысл, предполагая, что одновременно с тем, что усиленное межазиатское взаимодействие позволило глубже оценить другого, оно также привело к более резким проекциям себя.

 

Расчистка интерпретационного пути

С момента публикации книги Эдварда Саида "Ориентализм" более сорока лет назад огромное количество исследований посвящено изучению того, как европейцы представляли и изображали различные народы, колонизированные ими в Азии. Однако более сложный вопрос о том, как эти народы понимали и представляли друг друга в своих собственных сочинениях, был относительно обойден вниманием. Опираясь на многоязычную библиотеку публикаций на азиатских языках и рассматривая регионы, которые были официально колонизированы (такие как Индия, Бирма, Цейлон), регионы, которые не были колонизированы (такие как Иран и Афганистан), и регионы, которые уступили контроль над ключевыми портами (такие как Япония и Китай), следующие главы дают ответ на этот давно забытый вопрос о том, как различные регионы современной Азии узнали об истории и культуре друг друга.

Как и их многочисленные идейные наследники, азиаты, такие как Окакура и Тагор, были в конечном счете фигурами устремленными. Они пытались представить словами единый континент не только в отсутствие ощутимого единства, но и в отсутствие детального знания языков и культур, народов и мест, яркое разнообразие которых не подходило под единый ярлык "Азия". Как пишет голландский историк Каролиен Столте о конкурирующих концепциях азиатского единства, "Азия действительно была terra incognita, на которой многочисленные регионалистские идеи и видения могли установить свой флаг". Более века спустя трудно представить, насколько другие регионы континента для азиатов, не умевших читать на европейских языках, были действительно terrae incognitae в то время, когда Окакура встретил Тагора. Хотя к 1900 году многие азиаты непосредственно побывали в разных уголках континента - в качестве рабочих и солдат, паломников и торговцев, - лишь немногие из них опубликовали статьи или книги о своем опыте, чтобы передать полученные знания гораздо большему числу своих соотечественников, которые никогда не покидали родину. А среди тех, кто писал такие рассказы, еще меньше тех, кто мог читать на языках других регионов Азии, которые с их совершенно разными системами письма создавали серьезные препятствия для межкультурного взаимопонимания. Даже когда книги переводились с одного азиатского языка на другой, переводчикам приходилось искать способы преодолеть то, что профессиональный переводчик Анна Асланян назвала "пробелами между языками: пробелами, порожденными концептуальными различиями и культурными предположениями".

И, как мы увидим, изучив множество работ по интерпретации культуры, опубликованных в Азии в век усиленного взаимодействия между 1850 и 1950 годами, большая часть континента оставалась загадкой для самой себя вплоть до современной эпохи.

 

Иллюзия "Азии"

Почему же это еще не стало общеизвестным? Есть несколько причин, к которым мы должны сначала обратиться, чтобы понять смысл явно запоздалого самопознания Азии.

Первая причина заключается в концепции - можно даже сказать, иллюзии - самой Азии. Далеко не всегда слово "Азия" возникало в регионе, который оно обозначало, и было придумано древнегреческими географами как удобное обозначение земель, лежащих к востоку от их мира, основанного на Средиземноморье. Однако даже в античности, когда армии Александра, а затем эмиссары императорского Рима получили более непосредственный опыт знакомства с огромными земными просторами за пределами Персии, "Азия" не использовалась как всеобъемлющая категория, которой она стала позже, включив в себя Китай, Индию и Японию, а также земли, которые географы двадцатого века альтернативно назвали бы "Ближним Востоком" или "Западной Азией"." Только в начале нового времени, после того как Васко да Гама достиг Индии, европейские географы приняли четырехчастную континентальную модель планеты, которая расширялась перед ними, что побудило картографов разделить свои карты на четыре аккуратных пространства: Европу, Африку, Америку и Азию.

Но как европейское представление об Азии стало столь распространенным в культурах, которые веками вырабатывали собственные представления о географии? Первоначальный перенос произошел через перевод европейских карт и географических работ, начиная с семнадцатого века. Затем, в восемнадцатом и особенно девятнадцатом веках, идея распространилась по всему континенту благодаря распространению печатных технологий. В большинстве случаев, как этимологическая запись своего европейского происхождения, первоначально греческое слово "Азия" - или какой-то его вариант - сохранялось в этих переводах, будь то Асия на арабском, османском турецком, урду и персидском, Eśiya на бенгальском и гуджарати, Yaxiya на китайском или Ajia на японском.

Первоначальный перенос произошел с двух противоположных концов азиатского континента примерно в одно и то же время. Адаптированное к китайской фонологии как "Яксия", слово "Азия" появилось в Китае в 1602 году благодаря карте мира, которую миссионер-иезуит Маттео Риччи (1552-1610) перевел с помощью местных ученых. Двадцать лет спустя другие местные литераторы помогли преемнику